19 апреля 1943 года И.В. Сталин утвердил постановление СНК СССР N 415-138сс, в соответствии с которым Управление особых отделов было изъято из ведения НКВД и передано в Народный комиссариат обороны. Образовано Главное управление контрразведки Смерш НКО СССР. Начальником ГУКР Смерш и заместителем народного комиссара обороны был назначен комиссар госбезопасности 2-го ранга Виктор Семенович Абакумов.
Основными задачами, которые возлагались на Смерш, являлись: борьба со шпионской, диверсионной, террористической и иной подрывной деятельностью иностранных разведок; с предательством и изменой Родине; с дезертирством и членовредительством на фронтах; с антисоветскими элементами, проникшими в части и учреждения Красной Армии.
Так накануне самого важного сражения Великой Отечественной войны - Курской битвы была создана спецслужба, позднее признанная самой эффективной в годы Второй мировой войны, не имевшая себе равных по размаху, результатам и интенсивности оперативно-розыскной деятельности. Сегодня в юбилей этой службы мы предлагаем вашему вниманию воспоминания ее сотрудников, приближавших Победу нашего народа в Великой Отечественной войне.

Товарищ сержант госбезопасности

На свое первое интервью сотрудник «Смерша» Гусев Александр Михайлович согласился в 96 лет. О том, что во время войны Гусев служил в «Смерше», его родные и близкие узнали только в 2009 году и только тогда, спустя более шести десятилетий после войны, он согласился на первое интервью.

Порванное удостоверение

Александр Михайлович родился в 1913 году в селе Поповка Татищевского района Саратовской области. После школы приехал учиться в Саратов, в автодорожный техникум. Правда, водительское дело знал постольку-поскольку, потому что учился он на экономиста. В военкомате полученной специальности особого внимания не уделили, и в 1936 году призывник Гусев отправился на Дальний Восток защищать рубежи нашей Родины. Его направили в погранотряд на монгольскую границу.

- Застава в трехстах километрах от Читы. Автобусов тогда не было, нас погрузили в «полуторку». Напихали как селедок в бочку, полный кузов, теснотища страшная. Потом накрыли брезентом и повезли. Это и сейчас 300 километров расстояние, а тогда вообще. Вымотались, мы, конечно. Когда приехали, я даже на обед не пошел, в клубе, куда нас привезли, сел в уголке и уснул.

Прежде чем приступить к службе, молодого солдата направили на, как это сейчас называется, «курс молодого бойца». А поскольку граница охранялась в основном кавалеристским методом, делать нечего, пришлось обучаться верховой езде.

- Я до этого на лошади в деревне безо всяких седел ездил, да и то по детству. А тут зима, мороз. Выдали мне лошадь, прихожу, она застоялась, рвется, не удержать.

А ее чистить, кормить надо, поить водили к речке. Моя как вырвется, такой «кордебалет» устраивает. Носится из стороны в сторону, пока не набегается. Потом сама приходит. В общем, через месяц меня, поскольку я вроде как имел отношение к автоделу, направили на автомобильную базу, которая обслуживала границу. И началось – каждый день я-то дежурный, то часовой. Больше ставить-то некого. Водители постоянно в разъездах. После двух-трех дней командировки ему же отдохнуть надо. Значит, мне опять на посту стоять. По 12 часов вместо двух. Ну, я штаны стеганые надену, телогрейку, тулуп сверху. Валенки вот такие огромные и вроде ничего. Винтовка, правда, до сих пор помню, тяжеленной казалась.

Поскольку образование позволяло, спустя какое-то время Александра Гусева отправили на спецподготовку, на курсы, по окончании которых выдавалось удостоверение младшего лейтенанта. Они изучали топографию, другие науки, необходимые для среднего командира. Кроме того, обязательной была кавалерийская подготовка. А где Александр мог ее получить? Все же остальные служили непосредственно в погранотрядах, и с этим делом у них было гораздо лучше. Однако за несколько недель Гусев сумел наверстать товарищей. И они, и преподаватель отмечали его на занятиях как самого лучшего. Пришло время зачета. По теории проблем не было.

- На стрельбах я один из нагана попал в «десятку». Остальные – никто. Патроны же жалели, так что на тренировку не выделяли. А у меня товарищ возил начальника по боеприпасам, вот он их и доставал. Мы с ним ходили в лес стрелять, так что тренировались. Последний экзамен – кавалерия. Надо было перепрыгнуть через препятствие. Лошадь уж ученая, и без седока знает, что делать. А тут у меня взяла и задела бревно, сбила. В общем, всем присвоили звание «младший лейтенант кавалерии», а мне – «младший лейтенант пехоты». Я возмутился, взял и порвал документ. Доложили об этом ЧП начальнику курсов.

Вызвали меня, стали выяснять обстоятельства и отправили на 15 суток на «губу». Отсидел и обратно – на автобазу. Дали мне коня на тренировку, через месяц пересдал я зачеты. Но присвоили мне старшего сержанта пехоты. Так я им остался. Демобилизовался Александр Гусаев в 1939 году. Спустя некоторое время его заставу разбили японцы. Начиналась война…

Арестант в бане

Через пару месяцев после возвращения в Саратов, Гусев получил повестку из НКВД. Как пограничника, его направили в Ленинградскую спецшколу. Туда он поступил в мае 1939-го, окончил ровно через год – в 1940-ом. Его назначили начальником группы в тогда еще Акмолинск, нынешнюю Астану. Одним из первых его заданий было найти и поговорить с родственниками бывшего тогда главой польского государства Сикорского. В то время Союз как раз договорился с Польшей об организации польской армии, а в силу определенных обстоятельств родственники главы находились в нашем лагере для репрессированных.

- И я опять же на лошади, - улыбается Александр Михайлович, - 40 километров до этого лагеря. Без седла. Мерин мой выдохся совсем, пока добрались. Приехал, дали мне переводчика, пошли к родственникам. Поговорили. У меня опыта в дипломатических отношениях нет, но я старался в грязь лицом не ударить. Они у меня спрашивают, как там Польша, а я и не знал точно, что там творится, пришлось выкручиваться. Много все равно говорить было нельзя. В общем, пообщались, я их расспросил, узнал, в каком они настроении. Приехал, доложил.

Шел 1941-ый, война. После своей первой поездки в лагерь у начальства, как говорит Александр Михайлович, «заимел» авторитет. Его снова послали в лагерь. На этот раз туда, где находились поволжские немцы.

- У меня было задание – отобрать для формирования определенной группы немцев - здоровых работоспособных мужчин. Для чего, честно говорю, не знаю. В общем, приехал я, а там саратовских много. Один даже жил рядом со мной - на Печальном переезде. Поговорили, табачку ему отсыпал. Потом выстроили их и начали отбирать. Я стою со списком, каждого же нужно осмотреть. А немецкие фамилии так просто и не произнесешь. Как начал спотыкаться, еле выговаривать. Один немец, который рядом стоял, вызвался помочь. Дело быстрее пошло. Прилично мы народу тогда отобрали.

В 1942 году Гусева направили в Ташкент в Среднеазиатский военный округ в особый отдел оперупоуномоченным. Он был в звании сержанта госбезопасности, что приравнивалось к обычному старшему лейтенанту. С дорожно-эксплутационным батальоном он отправился на первую попытку прорыва блокады Ленинграда. В пути – разбор первого его, как особиста, ЧП. На одной из станций, после того как поезд тронулся, раздался дикий крик. Составом мужчине отрезало пальцы, половину кисти. Нашли Гусева. Тот, в свою очередь, опросив бойцов, нашел двух свидетелей, которые видели, как пострадавший сам, добровольно положил руку на рельсы. Не все на фронт рвались… Передали мужчину не в медпункт, а представителям соответствующих органов. Спустя несколько дней, батальон прибыл под Ленинград.

- Работа там велась тяжелая. Местность болотистая, а дорогу проложить надо. Туда было стянуто огромное количество людей. Нам надо было обеспечить подход войскам. Сроки устанавливали нереальные. Комбат поедет в штаб, его там «накрутят», приезжает – и всю злость на солдатах срывает. А там что, мужики, лет по 50-60 бревна таскали тяжеленные. Целый день – до обеда и после. Дорогу-то делать надо! И вот он идет еле-еле, командир на него орет, чуть ли не в драку. Ну, тут я уже заступался. Вообще, с командиром я дружил, он еще чуть ли не при царе службу нес. Здесь же мы задержали одного подозрительного. Мои солдаты его заприметили. Сидел в небольшом окопчике. Привели ко мне. Я в отдельном доме обосновался, надо же было где-то с бойцами беседовать. Завел, посадил. Начал он мне что-то говорить, мол, сибиряк, потерялся. Чувствую – изворачивается.  То ли умом слабоват, то ли хитрит. В общем, однозначно - дезертир или шпион. Составил протокол и передал дальше. Потом мне сказали, что оправдались мои подозрения.  Был у нас приказ еще по поводу паникеров – арестовывать.

Однажды мне сообщили, что командир роты начинает говорить, что не надо. Он в свое время уже успел побывать в окружении. Зарыл партбилет, форму, вышел из него. Вот он и рассказывал, каково это – оказаться в такой ситуации. Пришлось вызвать, пообщаться.

Из-под Ленинграда, вместе с изрядно поредевшим батальоном в 1943-м Гусева перебросили на Курскую дугу. Первый серьезный конфликт и серьезное ранение. Был там один – начальник штаба. Как это обычно бывало – поступил сигнал. Мол, паникерские настроения.

- Я вызвал его к себе. Он не идет. Несколько раз посылал ординарца – нет ответа. Потом послал бойцов и посадил его в… баню под арест. А что я могу поделать? У меня инструкции. Просидел он там минут 20. Я связался с командиром батальона, вызвали его, пропесочили, и отпустили. А он начал строчить своему родственнику, тот в штабе фронта.  Получился конфликт.

Ранение

На Курской дуге Александр Михайлович был ранен дважды. Один раз в спину, по касательной, даже в госпиталь не обращался, а вот второе ранение сильно сказалось на всей его дальнейшей карьере. Шли они цепью в одну деревню. «Смершевец» Александр Гусев вместе со всеми, говорит, людей мало осталось, цепь редкая. Побили их там, конечно, очень сильно. Его ранило в голову, Гусев потерял сознание и упал в воронку. Помнит, подошел к нему кто-то. Видно, дезертир, начал его обыскивать, а он застонал. «А, ты еще живой!» – констатировал незнакомец. Забрал у него вещмешок, автомат и исчез. Документы, правда, не тронул.

Несколько часов особист полз до деревушки. Там уж было не до поисков раненных. Заполз в первый попавшийся дом. Там женщина, полна изба детишек. Самим есть нечего, но двое суток его худо-бедно кормили, рану обработали. Потом на наших попутках отправили в санбат. Там «подлатали», и он вернулся в свою часть.

Последствием ранения стала частичная потеря слуха. Оно и конфликт с начальством стал причиной того, что его откомандировали в батальон командиром взвода, с присвоением звания старшего сержанта. Просто, уже не сотрудником СМЕРШа. С этим батальоном Александр Гусев прошел Белоруссию, Польшу. В 1945 году он закончил войну в Берлине. После победы его уволили из армии.

В 1950 году Александру Михайловичу прислали повестку – явиться в Саратовское управление МГБ к начальнику отдела кадров. Ему предложили продолжить работу в органах. Гусев согласился, но не прошел медицинскую комиссию. На этом его карьера в органах закончилась. Александр Михайлович трудился начальником Отдела труда и заработной платы на заводе, был экономистом. Проработал до 60 лет, потом его отправили на пенсию. Он не успокоился, продолжил дальше. До 85 лет работал на аккумуляторном заводе простым дворником на трех участках. Его сократили, расстроился он жутко.

О том, что он был сотрудником Смерша, родственники узнали в 2009 году. Всю жизнь Гусев хранил портфель с документами. Открывать его домашним было строго- настрого запрещено. После интервью Александр Михайлович достал содержимое – удостоверения, приказы, квитанции, распоряжения. Для всех его близких это было весьма неожиданно.

- Вся работа, особиста, она засекречена, - рассказывал Александр Михайлович. - Вот, мне 96 лет, и я первый раз про все это рассказываю.

Документам его теперь нашлось достойное место. Они переданы на вечное хранение в музей Управления ФСБ России по Саратовской области. Ветерана не стало в 2013 году, он не дожил несколько месяцев до 100-летнего юбилея.